Пока взрослые бились на фронтах, на хрупкие детские и женские плечи легла тяжелая работа – страну, воевавших солдат нужно было кормить. Особенно доставалось сельским подросткам.
Павел Федорович ЛЕНКОВ очень хорошо это помнит. Его воспоминания о военных годах, жизни в селе мы постараемся воспроизвести.
Родился я в 1930 году, в Ново-Покровке Шушенского района. Село небольшое, всего 150 дворов. Колхоз именовался «12 лет Октября», то есть был всего на год старше меня. Крестьянство сеяло хлеб, разводили скот. Собирали хороший урожай зерна ‒ ржи, яровой пшеницы, овса, ячменя, проса, гречихи, льна, картофеля. Люди не бедствовали. В хозяйстве было около полусотни рабочих лошадей, отара овец, стадо коров.
Была и техника – два грузовых автомобиля, работала водяная мельница, зерносушилка с ременным приводом от мельницы. Работать на ней мечтал каждый подросток. Уже в конце войны мне всё же посчастливилось ‒ доверили управлять трактором.
На полях колхозники жили в построенных культстанах, там были спальный корпус, столовая, баня, амбар для зерна, навесы для коней. На этих станах все жили в посевную и уборочную, дома не бывали неделями. Хотя у каждого было домашнее хозяйство, в такое время всё личное отходило на второй план.
С подворья и огорода платили государству налог – мясом, молоком, яйцами, овощами. А за это оно содержало и обслуживало машино-тракторные станции – МТС, предоставляло во время посевной и уборки трактора, комбайны, работали на которых сами колхозники. За свой труд получали после сбора урожая натурпродукт ‒ зерно.
«Зарплату» начисляли трудоднями. Потом высчитывали, сколько стоит один трудодень, и переводили всё в количество зерна. За один год колхозник мог заработать до 240-250 трудодней, каждый из которых потом, после сбора и подсчёта всего урожая, мог стоить до 6-8 кг зерна. Такие хорошие урожаи были перед войной, в 1939-1940 годах.
Сельские ребятишки с малых лет знали, как ухаживать за скотом, работать в поле или на огороде, потому что всегда были рядом с родителями, взрослыми, помогали им во всех домашних делах. Летом рядом с ними жили на культстане, ходили на прополку посевов табачных плантаций, сами сеяли, а потом собирали урожай табака.
Жизнь наша была нескучной. С началом войны всё резко изменилось. Настроение взрослых передавалось и нам, детям. К июню 1941-го мне исполнилось 11 лет. Мужчин из села один за другим забирали на фронт, несмотря на то, что у механизаторов была бронь. Организовали курсы трактористов и комбайнёров, на которые отправляли молодых девчат и женщин. Моя двоюродная сестра Варвара даже освоила кузнечное мастерство и перешла работать в сельскую кузницу молотобойцем. В общем, вся мужская работа легла на женские и детские плечи.
В сенокос копны сначала возили на лошадях и быках, а потом стали складывать и на волокуши, которые тащили сами подростки. Рабочих рук не хватало, и чтобы успевать обрабатывать поля, засевали меньшие площади. Потом пустые из них зарастали бурьяном и травой, мы всё выкашивали и метали в зароды для корма и подстилки скоту.
Техника часто ломалась, а запчастей было мало. Тогда хлеб убирали вручную. В ход шли грабки, которые к косам готовил мой отец, Фёдор Алексеевич.
Мы привозили скошенный подсохший хлеб старушкам, они вязали его в снопы, и потом мы, пацаны, составляли их в суслоны. Сейчас, пожалуй, современная детвора и слов таких не слышала, а мы знали весь процесс добывания нашего хлебушка. Позднее я на паре быков возил снопы и подавал их на скирду. А в них хлеб – это, считай, уже убранный урожай. Молотили его в сентябре-октябре.
Могу описать один из наших дней, так похожих один на другой. Весь день мы скирдовали, а вечером даёт нам бригадир новый наряд – в ночь идти на молотьбу. После ужина завели трактор, запустили молотилку – и пошла работа. Часа в три ночи техника не выдержала, что-то затрещало. Остановились, и пока машинист с трактористом устраняли поломку, мы, кто где, уткнувшись в солому, мешки, уснули. Вот молотилка загудела, а к ней никто не идёт. Тогда машинист Егор Лазарев зовёт:
‒Милый вы мой народец, поднимайтесь ради своих отцов, которые на фронте будут голодными, если мы хлеба им не соберём…Фронт кормить надо, пацаны вы мои дорогие…
А утром дядя Миша, наш бригадир, уже зовёт и по именам раздаёт разнарядку на день – кому получать мешки, кому ехать на сушилку загружаться зерном и везти в заготзерно. Мы – ему:
‒Дядя Миша, мы целый день скирдовали, ночь – в молотилке, нам бы хоть немножко поспать!
‒Вот пока едете, и поспите. Ну, кого ж я отправлю, восьмидесятилетнюю бабушку Стюру, что ли? Давайте, мои вы хорошие, подсобите родине, надо ж армию кормить!
И так – каждый день, без выходных. Работа тяжёлая. Натаскаешься с мешками с зерном – спина мокрая, плечи и поясница ноют.
Хорошо кормили только в уборочную – сил требовалось много. Давали настоящий хлеб, суп с мясом, кашу, чай из листьев смородины. А вот в сенокос – лишь тарелку затирухи, да из дома, если было, возьмешь бутылку молока с картофельными драниками и целый день на этой провизии живёшь.
Всё, что собирали – сдавали государству. Себе оставалось лишь по 150-200 граммов на трудодень вместо 6 килограммов до войны.
Пятнадцатилетний подросток приравнивался к взрослому, поэтому нам доверяли более ответственную работу. В конце 1944-го я перешёл работать в тракторную бригаду. Там была строгая дисциплина и порядок. Каждая минута работы, каждый грамм горючего учитывались. Трактора заправлялись прямо в бороздах, чтобы не тратить время на перегоны. Работали круглыми сутками, посменно. На прицепе я пахал, культивировал, водил колёсный трактор СТЗ. Бывало, пашем, под утро остановимся, чтобы подремать, а учётчик тут как тут, стращает:
‒Вы что же творите, штраф за простой захотели получить?! А ну быстро в кабину!
Школа-семилетка, в которой мы учились, находилась в Коптырёво, до которого было 10 километров. Плохо было и с продуктами, да и жить где-то тоже надо было. Трижды бросал учёбу. Ухаживал за скотом, добывал топливо для тракторов и машин – пилил берёзовые чурки.
Из-за дефицита горючего наши местные кулибины разработали специальную газогенераторную установку, работающую на берёзовых чурочках. Двигатели запускались на бензине, а потом их переводили на газ, и они работали.
Для подворий же дровами на морозы запасались кто как мог, возили на санях. Огороды копали вручную, лопатами. В магазинах невозможно было купить ни спичек, ни керосина. Огонь высекали кресалом. Утром встанем, посмотрим вокруг, у кого из трубы дым идёт, савок в руки – и за углями.
Но не помню никаких скандалов – ни между соседями, ни с начальством. Все сплотившись друг с другом, старались поддержать тех, в чей дом приходили похоронки. Стояли одной крепкой стеной – потому и победили.
Сейчас, после трагических событий с пожарами в Хакасии и нашем Черногорске, хочется сказать людям, лишившимся крова: никто один на один с бедой вас не оставит. Не такой наш народ. Всё общими усилиями, с вкладом каждого горожанина, восстановится. Вы снова обретёте крышу над головой. Верьте – за вас переживает весь город. То, что наше поколение, будучи детьми, пережило в войну, тоже страшно. Но ведь выстояли! Одолеем и эту беду. И всё будет хорошо. Только надо потерпеть и быть сильными.
